Леди Брум замолчала, предоставляя Кейт возможность выразить сочувствие. Кейт была в замешательстве: сама она никогда не страдала подобными амбициями, а немеркнущая память о матери, которая никогда не смогла бы покинуть ни мужа, ни дитя, мешала ей оценить, что значило для тетушки вынужденное расставание с великосветской жизнью. То, что это значило очень много, можно было прочитать в ее лице. Леди Брум вглядывалась в прошлое застывшими, горестными глазами, сурово сжав губы. В отчаянии Кейт пробормотала:
– Должно быть, вам пришлось трудно, мэм. – Ее слова вернули леди Брум из забытья. Она перевела взгляд на Кейт и произнесла с пренебрежительным смешком:
– Хм, трудно! Нет, тебе этого не понять!
– Видите ли, я, наверное, не смогла бы получать удовольствие от той жизни, которую вы описываете, – извиняющимся тоном сказала Кейт. – Поэтому я не способна разделить ваши чувства. Но я понимаю, конечно, что поселиться здесь навсегда, оставив то, что вам так дорого, было, наверное, большой жертвой с вашей стороны.
– Никто не знает, чего мне это стоило. Никто, даже Сидлоу! Но при всех моих грехах я никогда не принадлежала к числу женщин, которые способны только рыдать и жаловаться на судьбу, впадать в летаргию и наводить на всех окружающих уныние своим несчастным видом! И никто – даже Мария! – не мог упрекнуть меня, что я пренебрегала своими обязанностями по отношению к больному мужу! Я продала городской дом; я взвалила на свои плечи заботы, с которыми сэр Тимоти по слабости здоровья не мог управиться; я посвятила себя Стейплвуду, зная, как он им дорожит! До той поры я не вникала в родословную Брумов, но ради его удовольствия начала изучать их семейные записи и приводить их в порядок. Я думала поначалу, что это будет нудное занятие, но потом заинтересовалась, и сейчас, я полагаю, знаю о Брумах больше самого сэра Тимоти, а иногда мне даже кажется, что мне до их рода гораздо больше дела, чем ему! Но один вопрос его всегда волновал, хотя он не говорил об этом со мной. Я однажды нашла их генеалогическое древо на дне старого бюро, набитого пожелтевшими письмами, счетами и забытыми распоряжениями, и обнаружила, что на протяжении двух столетий поместье и титул Брумов переходили от отца к сыну, и эта цепь ни разу не прерывалась! Много ли других семейств могут этим похвастать? Я поняла, почему сэр Тимоти так тревожился, когда Торкил подхватывал всякие детские болезни, и осознала определенно, что это будет не по моей вине, если Торкил рано сойдет в могилу, подобно детям сэра Тимоти от первого брака.
Кейт, которая слушала эту речь со все возрастающим беспокойством, почувствовала, что ее начинает мутить, и поэтому ухватилась как за соломинку за почти фанатический блеск в глазах леди Брум и за слабую торжествующую усмешку, тронувшую ее губы. Доктор, подумалось ей, был определенно прав, когда говорил, что тетушка еще нездорова: ее, очевидно, лихорадило.
– Но ведь этого не случилось, не правда ли? – сказала Кейт. – Вот вам еще одна цель, которой вы достигли! Тетушка, дорогая, вы мучаете себя фантазиями, которые просто-напросто результат вашей слабости после лихорадки! Пожалуй, мне стоит сейчас уйти. Доктор Делаболь предупреждал меня, что ваше состояние хуже, чем вам кажется, и я вижу, что он прав! У вас в голове полный сумбур, и с моей стороны было бы неосмотрительно принять за чистую монету хоть что-нибудь из того, что вы здесь наговорили! Я не очень сильна в медицине, но понимаю, что люди, только что перенесшие тяжелую лихорадку, не могут полностью отвечать за свои слова, сказанные в период упадка сил и душевной депрессии. – Говоря это, Кейт собралась встать со скамейки, но ее остановило движение леди Брум, которая резко откинулась назад в своем кресле и отчеканила, едва сдерживая бешенство:
– Хватит притворяться глупее, чем ты есть! Сиди смирно!
Она отшвырнула мягкую шаль, которой были укрыты ее ноги, встала с кресла и принялась мерить комнату шагами с нервозностью, сильно встревожившей Кейт. Через некоторое время, сумев справиться со своей неожиданной вспышкой гнева, леди Брум произнесла с волевым спокойствием:
– Я не собиралась возвращаться к этому вопросу так скоро, но меня к этому вынудило то, что произошло в день, когда я заболела. Кейт, если ты чувствуешь ко мне хоть какую-нибудь благодарность, хоть малейшую привязанность, – выйди замуж за Торкила, прежде чем вся округа узнает о его безумии! Стейплвуд должен иметь – и будет иметь! – наследника по прямой линии!
Ее неестественно горящий взгляд отметил резкую бледность лица Кейт и в ужасе расширившиеся глаза. По-своему истолковав эти знаки, леди Брум воскликнула:
– Ты хочешь сказать, что, живя в Стейплвуде столько времени, ни о чем не догадывалась? Ты не маленькая девчонка! И вовсе не дура! Не говори мне, что ты не подозревала, что Торкил сумасшедший!
Смертельно побледневшая Кейт вздрогнула и заслонила лицо рукой, как от удара. С трудом выдавливая из себя слова, она произнесла:
– Я думала – о, я была уверена, – что вы об этом не знаете!
– Я? – недоверчиво переспросила леди Брум. – Боже правый, Кейт, а чего бы тогда я держала здесь Делаболя? Зачем бы я поселила Торкила в бывшем детском крыле? Почему бы я не выпускала его за ворота без сопровождения грума и не разрешала бы играть с ровесниками? Почему, ты считаешь, Баджер мгновенно появился, когда Торкил пытался тебя застрелить?
Кейт покачала поникшей головой и сказала едва слышно:
– Он не пытался меня застрелить. Он стрелял в собаку. Торкил отдал мне ружье, как только я ему приказала.