Выйдя из комнаты, Кейт обнаружила, что Сидлоу ждет ее в галерее. Тело Сидлоу было напряжено до предела; она сделала несколько шагов навстречу Кейт и произнесла ледяным голосом:
– Боюсь, мисс Кейт, что я, не спросив у вас разрешения, взяла на себя смелость открыть дверь Пеннимору, чем вызвала ваше недовольство. Надеюсь, вы будете так добры, что простите меня за это!
– Конечно же прощу, – ответила Кейт, и на лице ее промелькнула улыбка. – Ведь вы очень беспокоитесь о ее светлости, правда? Обещаю вам забыть об этом случае! Но, умоляю вас, не впадайте в отчаяние. Поверьте, моя тетя уже завтра будет себя чувствовать гораздо лучше. Я болела гриппом всего один раз в жизни, когда мне было десять лет, и, помнится, в первые сутки мне было так плохо, что я сказала няне, что умираю!
Сидлоу немного расслабилась и даже позволила себе хихикнуть, но, услышав то, что сказала дальше Кейт, она вновь напряглась. А сказала Кейт следующее:
– Надеюсь, вы, не задумываясь, обратитесь ко мне, если вам захочется немного отдохнуть, – я очень хочу быть полезной своей тетушке и с удовольствием посижу у ее постели, пока вы будете отдыхать.
– Благодарю вас, мисс, – ледяным голосом произнесла Сидлоу. – Но я не думаю, что у меня возникнет нужда в вашей помощи.
Кейт предполагала, что предложение будет отвергнуто, поэтому не стала настаивать, а только кивнула и начала спускаться вниз по лестнице.
Кейт никогда раньше не бывала в восточном крыле, но когда она миновала дверь, отделившую его от Большого зала, и Тенби проводил ее в салон, известный как хозяйская комната, она сразу поняла, что сэр Тимоти, предоставив жене распоряжаться остальной частью дома, по-видимому, запретил ей касаться убранства его собственных апартаментов. Комната была не то чтобы запущенна, но перегружена мебелью, как будто сэр Тимоти втиснул в нее все любимые вещи, нимало не заботясь о правильном их размещении, столь любезном сердцу леди Брум. Когда Тенби ввел Кейт в комнату, сэр Тимоти восседал в старомодном кресле-качалке, разговаривая с доктором Делаболем. При виде гостьи он поднялся и шагнул ей навстречу. Заметив ее оценивающий взгляд, он негромко спросил:
– Больше похоже на родной дом, а, Кейт?
Она рассмеялась:
– Вы правы, сэр! Добрый вечер, доктор Делаболь! Я слышала от Сидлоу, что тетя заразилась инфлюэнцей, которая появилась в округе, и чувствует себя очень плохо. Я надеюсь, ее недомогание не надолго?
– О нет, нет! – уверил он. – Но это, знаете ли, серьезная болезнь, очень серьезная! Весьма вероятно, она сляжет, и мы должны изо всех сил постараться уговорить ее не перетруждать себя: она обязана смириться с необходимостью провести в постели по меньшей мере неделю. Насколько я знаю ее светлость, это будет совсем непросто! – Он засмеялся. – Вы можете не поверить, но, когда я вывел ее из обморочного состояния, она немедленно попыталась вскочить на ноги и убеждала меня, что ничего страшного не произошло! А когда наша добрая Сидлоу сказала ей, что у нее был обморок, она фыркнула, добавив: «Чушь! Я никогда не падаю в обморок!» Однако, поскольку она обнаружила, что не в состоянии держаться на ногах, нам было дозволено отвести ее в спальню и уложить в постель. Большая удача, что удалось уговорить ее лечь, несмотря на то, что она не верит в свой обморок! Я как раз рассказывал сэру Тимоти, что я дал ей успокоительное средство, и она сейчас спит. Я еще раз зайду к ней вечером, но думаю, она проспит несколько часов. Да и Сидлоу будет находиться при ней: у нее, вы знаете, в спальне миледи есть раскладная кровать. На Сидлоу вполне можно положиться.
– О да! В этом не может быть сомнений, – сказала Кейт. – Она решительно возразила, когда я предложила ей свою помощь! Впрочем, я этого ожидала: точно так же поступила бы моя нянюшка, если бы кто-нибудь предложил ей помощь в подобном случае!
– О, я бы на вашем месте не ходил в ее комнату, мисс Кейт. Это очень заразная болезнь, и какой смысл в том, чтобы еще и вы заболели!
– Я и не собираюсь, – ответила Кейт. – Я знаю, что стопроцентной уверенности не существует, но я однажды была в доме, где буквально вся семья была больна инфлюэнцей, за исключением повара, второй горничной и меня. Я ухаживала за хозяйкой дома, тремя ее детьми и двумя другими слугами, причем повар и я были единственными, кто не поддался инфекции. Так что я не боюсь.
Доктор весело рассмеялся и сказал, что теперь будет ждать вызова к ней; посоветовал ей день-другой не ходить к тетушке и лукаво предупредил сэра Тимоти, чтобы он передал миледи, что ей не следует больше болеть, если она не хочет, чтобы милорд находил утешение, кокетничая с молодой красивой леди.
Сэр Тимоти сопроводил эту остроту холодной усмешкой и с достоинством наклонил голову. Обескураженный доктор засмеялся снова, уже более сдержанно, и сказал, что ему следует поспешить к обеду, иначе Торкил потеряет терпение.
Сэр Тимоти улыбнулся снова, на этот раз приветливо, и доктор с поклоном удалился. Сэр Тимоти перевел взгляд на лицо Кейт, исполненное плохо скрываемого возмущения, и глаза его потеплели.
– Ну что вы, дорогая! Вот несносный старый гриб! Рыба-прилипала! Впрочем, он не дает мне помереть, за что я ему благодарен – или должен быть благодарен! Не хотите ли выпить со мной шерри?
– С удовольствием, сэр. Но если вы собираетесь и дальше вести разговор в таком тоне, боюсь, вы пожалеете, что пригласили меня к обеду, потому что я ударюсь в мрачные мысли и стану смертельно скучной!
– Это невозможно! – сказал он, тихо смеясь. – У вас веселый нрав, дитя мое, я не верю, что вы вообще способны быть смертельно скучной. – Разговаривая, он налил два стакана шерри и, вручив ей один из них с легким поклоном, вернулся в свое кресло.