Всевластие любви - Страница 114


К оглавлению

114

– Ну хватит! – резко перебила ее Сара. – Ты не можешь знать, что он думал или что ему сказала ее светлость, и не узнаешь никогда, и довольно жевать эту жвачку! Если он и страдал, то недолго. Если верить словам мистера Филиппа, он выглядит умиротворенным! Или тебе так не показалось?

Кейт кивнула, вытирая глаза.

– Да. Он улыбался… как будто нашел наконец то, что долго искал.

– Вот это и запомни, девочка моя. А теперь посиди-ка тихо, я приведу тебя в божий вид. У тебя растрепанный вид, – да и чему тут удивляться при таких-то обстоятельствах!

Кейт вздохнула и закрыла глаза. Но внезапно открыла их снова и проговорила с тоской:

– Знаешь, Сара, нам придется здесь жить. Нельзя же оставить сэра Тимоти одного в этом жутком доме. А когда он умрет, этот дом перейдет к Филиппу, но он совсем этого не хочет! А уж я и подавно! Он никогда не был мне родным, сейчас и вовсе невыносим! А все будут думать, что я вышла за Филиппа, чтобы стать леди Брум!

– Ты не совсем права, милая, и скоро это поймешь, – отвечала Сара. – Я давеча говорила с мистером Пеннимором, и из того, что он рассказал, я поняла, что старые друзья сэра Тимоти не очень-то жаловали ее светлость. Это и не удивительно, поскольку она их к нему не пускала. Она-то говорила, что боится за его здоровье, но мистер Пеннимор считает – да и мистер Тенби тоже! – что сэру Тимоти небольшое общество прошло бы на пользу. Чтобы друзья иногда заезжали просто повидаться, не дожидаясь званых приемов! И более того, он сказал мне, что Стейплвуд и для него перестал быть родным, с тех пор как ее светлость перестроила здесь все на свой лад. А твоя задача, мисс Кейт, будет состоять в том, чтобы снова сделать его родным, гостеприимным домом! А что до его ужасности, то это пройдет, поверь мне, милая. Да Господи, если бы все бросали свои дома после того, как в них случилось какое-нибудь несчастье, то половина домов в стране стояли бы пустые!

Кейт улыбнулась и поднялась на ноги.

– Сара, что бы я без тебя делала? Какая же ты благоразумная! Я прошу прощения за свою слабость и постараюсь больше не глупить. Просто… то, что сегодня произошло, оказалось мне не по силам! Завтра будет лучше!

Сара поцеловала ее.

– Вот и умница! – одобрительно сказала она. Ее слова прервал стук в дверь. – Если это Эллен, я ее пошлю!

Сара подошла к двери и приоткрыла ее, говоря:

– Я сама позабочусь о мисс… О, это вы, сэр! Да-да, входите!

– Филипп! – нетерпеливо вскричала Кейт. – Входите, входите! Как там сэр Тимоти? Вы все рассказали ему?

– Мне не пришлось говорить ему о смерти Минервы: он догадался сам. Едва я вошел, он спросил, скончалась ли она; а когда я подтвердил, он вздохнул и сказал, что предчувствовал это. Потом сказал «бедняжка!» таким тоном, словно речь шла о ком-то постороннем. Но когда я сказал ему, что есть и более страшные новости, я сразу заметил, как он напрягся. Взгляд стал страдальчески-тревожным, он поднял руку, словно желая остановить меня. Потом уронил ее и выговорил только одно слово: «Торкил?»

У Кейт перехватило дыхание.

– Филипп, ты думаешь… Господи Боже, неужели он знал, что Торкил безумен?

– Он подозревал это. Он говорит, что еще год назад попросил Делаболя сказать ему правду. Делаболь стал уверять его, что все в порядке, как он пытался уверить и меня. Знаете, как Делаболь умеет внушать доверие! Я думаю, дядя хотел ему поверить, возможно, потому, что чувствовал себя бессильным, или потому, что мысль о безумии единственного сына была столь непереносима, что он не мог заставить себя принять ее. – Он помолчал и продолжил: – Вы же знаете, я вам уже рассказывал про него. У него слишком мягкий характер, слишком уступчивый! Он никогда не мог противостоять Минерве, а после болезни он и вовсе хотел только одного – покоя!

– Я знаю, знаю! – быстро сказала Кейт. – Да и в самом деле, Филипп, что он мог сделать для Торкила при своем слабом здоровье, когда тетя все забрала в свои руки!

Филипп благодарно ей улыбнулся:

– Вы все понимаете, и мне не надо просить вас не думать о нем плохо.

– Нет, не надо! Я не могу плохо думать о нем! Но продолжайте. Он догадался, что Торкил убил свою мать? Или Тенби как-нибудь подготовил его к такому удару?

– Нет, не думаю. Тогда дядя знал бы, что Минерва была задушена, а он этого не знал. Когда я сказал ему, что Торкил задушил мать в припадке безумия, он переменился в лице, и я поспешил дать ему сердечных капель. Он был чрезвычайно потрясен, гораздо сильнее, чем при известии о смерти Минервы. Он сказал через силу, едва дыша: «Бедный мальчик! Несчастный мой мальчик!» Затем, немного придя в себя, он спросил, понимаю ли я, что из этого следует: Торкила придется поместить в сумасшедший дом! Это казалось ему самым страшным. И когда я сказал, что Торкил тоже мертв, он испытал некоторое облегчение. Он очень искренне рассказал мне, что никогда не мог заботиться о Торкиле так, как заботился о маленьком Джулиане, но мысль, что его сыну придется провести остаток дней в сумасшедшем доме, не оставила бы ему ничего, ради чего стоит жить дальше. А потом он спросил, где вы. И когда я сказал, что вы отказались уехать из Стейплвуда, он сразу повеселел, назвал вас лучом света в темном царстве. Он был очень рад, что не надо больше опасаться не увидеть вас. Когда я уходил, он уже вполне радостно планировал наше венчание! Мне кажется, он хотел бы сам повести вас к алтарю и передать мне – здесь же, в нашей церкви, как только позволят формальности, связанные с похоронами. Я сказал ему, что не могу решать за вас, так что, если вы не согласны, смело скажите мне. Наверное, это будет скромная церемония: только мы, дядюшка, миссис Нид в качестве подружки и Гарни Темплком за шафера – если мне удастся вырвать его из вихря лондонских развлечений! Вы не против, или же вам хочется венчаться в Лондоне?

114